Социальные, философские и психологические мотивы преступления Раскольникова (по роману Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание"). Тварь я дрожащая Я не старушонку убил я себя убил

«Я не старуху убил... я себя убил...» (по роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»)

Герой романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» Родион Раскольников совершил преступление: убил бабку-процентщицу и ее сестру Лизавету.

Что же стало причиной этого преступления? Тяжелое состояние семьи? Так. Убожество, довела героя до болезни и отчаяния? И это тоже. Но все-таки главная причина - в созданной самим же Раскольниковим теория преступления «по совести». По этой теории люди делятся на «обыкновенных» и «избранных», «больших». «Большие» могут «для общего блага» нарушать моральные законы общества, могут преступать закон.

Раскольников долго рассуждал о том «тварь ли он дрожащая или право имеет». И решил доказать прежде всего себе и другим, что может совершить преступление «по совести», «переступить через кровь», оправдывая его тем, что убийство старой, пустяковой бабки, «которой уже нечего делать на этом свете», будет для многих благом, а ее деньги станут спасением для обездоленных людей.

Но, совершив преступление, Родион, мучается угрызениями совести, понимает, что он не из «разряда тех, кто право имеет». Он презирает себя за угрызения совести, за то, что оказался «тварью дрожащей». Ведь, кроме «никчемной бабки», он убил ее сестру Лизавету, свидетеля преступления. И тут теория Раскольникова не выдерживает испытания жизнью. Пытаясь переделать свою натуру, Раскольников приходит к трагическому раздвоению.

Жизнь его разделилась на то, что было до преступления и после него. Герой обрек себя на страдания. Он признается Соне: «И не деньги, главное, нужны мне были... когда я убил... мне надо было узнать тогда, вошь я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу?» И не смог. Не смог переступить через свою совесть. Убив процентщицу, Родион убивает все то человеческое, что связывало его с человеческим миром, с людьми: «Я не старушку убил... я себя убил». С этого признания и началось раскаяние. Герой понял, что все люди незаметно связаны, жизнь каждого человека - безусловная ценность, и никто не имеет права распоряжаться чужой жизнью. А потом была «явка с повинной», суд, каторга.

Итак, Раскольников наказан. Вроде бы все просто и ясно: нарушил закон - отвечай. Но совсем не «явка с повинной» и каторга были наказанием для Раскольникова. И отвечал он не столько перед законом, сколько перед своей совестью. Герой чувствует вину не перед законом, а перед собственной совестью, перед невинно убитой Лизаветою, перед матерью, сестрой, Соней Мармеладовою. Перед людьми. Перед землей своей. И поэтому, чтобы «искупить вину страданием», он идет на Сенную площадь и, как ему советовала Соня, становится на колени и целует землю, перед которым он согрешил... «Все заодно в нем смягчилось, и полились слезы...»

Трагизм Раскольникова - в ошибочности теории «наполеонізму». Он понял это, совершив преступление, но вернуться к прежней нормальной жизни смог только через страдания. В Сибири, на каторге, происходит мучительное освобождение Раскольникова от идеи «сверхчеловека». И есть надежда на его нравственное возрождение и возвращение к людям.

Ф. М. Достоевский - величайший русский писатель, непревзойденный художник-реалист, анатом человеческой души, страстный поборник идей гуманизма и справедливости. Его романы отличаются пристальным интересом к интеллектуальной жизни героев, раскрытием сложного и противоречивого сознания человека. Основные произведения Достоевского появились в печати в последней трети XIX века, когда обозначился кризис старых морально-этических принципов, когда стал очевидным разрыв между стремительно изменяющейся жизнью и традиционными нормами жизни. Именно в последней трети XIX века в обществе заговорили о «переоценке всех ценностей», об изменении норм традиционной христианской морали и нравственности. А в начале двадцатого века это стало практически основным вопросом в среде творческой интеллигенции. Достоевский одним из первых увидел опасность грядущей переоценки и сопутствующего ей «расчеловечивания человека». Он первым показал ту «бесовщину», которая изначально крылась в подобных попытках. Именно этому посвящены все его основные произведения и, конечно же, один из центральных романов – «Преступление и наказание».

Этот роман Ф. М. Достоевский опубликовал в 1866 году. Это произведение, посвященное истории того, как долго и трудно шла через страдания и ошибки мечущаяся человеческая душа к постижению истины. Раскольников - духовный и композиционный центр романа. Внешнее действие лишь обнаруживает его внутреннюю борьбу. Он должен пройти через мучительнее раздвоение, чтобы понять себя и нравственный закон, нерасторжимо связанный с человеческой сущностью. Герой разгадывает загадку собственной личности и вместе с тем загадку человеческой природы.

Родион Романович Раскольников – главный герой романа - в недалеком прошлом студент, оставивший университет по идейным соображениям. Несмотря на привлекательную внешность, «он был до того худо одет, что иной, даже и привычный человек, посовестился бы днем выходить в таких лохмотьях на улицу». Раскольников живет в крайней нищете, снимая в одном из петербургских домов каморку, похожую на гроб. Однако он мало уделяет внимания обстоятельствам жизни, так как увлечен собственной теорией и поиском доказательств ее справедливости.

Разочаровавшись в общественных способах изменения окружающей жизни, он решает, что воздействие на жизнь возможно при помощи насилия, а для этого человек, вознамерившийся сделать что-то для общего блага, не должен быть связан никакими нормами и запретами. Пытаясь помогать обездоленным, Родион приходит к осознанию собственного бессилия перед лицом мирового зла. В отчаянии он решается «преступить* нравственный закон - убить из любви к человечеству, совершить зло ради добра.

Раскольников ищет могущества не из тщеславия, а чтобы помочь людям, погибающим в нищете и бесправии. Однако рядом с этой идеей существует другая - «наполеоновская», которая постепенно выходит на первый план, оттесняя первую. Раскольников делит человечество на «…два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово». Второй разряд, меньшинство, рожден властвовать и повелевать, первый - «жить в послушании и быть послушными».

Главным для него становятся свобода и власть, которую он может употреблять, как ему заблагорассудится -на добро или на зло. Он признается Соне, что убил, потому что хотел узнать: «имею ли я право власть иметь?» Он хочет понять: «вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли переступить или не смогу? Тварь ли я дрожащая или право имею?» Это самопроверка сильной личности, пробующей свою силу. Обе идеи владеют душой героя, раскрывают его сознание. Отъединившись от всех и замкнувшись в своем углу, Раскольников вынашивает мысль об убийстве. Окружающий мир и люди перестают быть для него подлинной реальностью. Однако «безобразная мечта», которую он лелеял в течение месяца, вызывает у него отвращение. Раскольников не верит в то, что может совершить убийство, и презирает себя за отвлеченность и неспособность к практическому действию. Он идет к старухе-процентщице для пробы - место осмотреть и примериться. Он думает о насилии, а душа его корчится под бременем мирового страдания, протестуя против жестокости. Несостоятельность теории Раскольникова начинает обнаруживаться уже во время совершения преступления. Жизнь не может уместиться в логическую схему, и хорошо рассчитанный сценарий Раскольникова нарушается: в самый неподходящий момент появляется Лизавета, и ему приходится убить ее (а также, вероятно, ее еще не родившегося ребенка). После убийства старухи и ее сестры Лизаветы Раскольников переживает глубочайшее душевное потрясение. Преступление ставит его «по ту сторону добра и зла», отделяет его от человечества, окружает ледяной пустыней. Мрачное «ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказались в душе его». У Раскольникова горячка, он близок к помешательству и даже хочет покончить с собой. Родион пытается молиться, и сам над собой смеется. Смех сменяется отчаянием. Достоевский акцентирует мотив отчужденности героя от людей: они кажутся ему гадкими и вызывают «…бесконечное, почти физическое отвращение». Даже с самыми близкими он не может говорить, чувствуя непреодолимую границу, «лежащую» между ними.

Путь преступления для Раскольникова (а по Достоевскому, ни для кого из людей) неприемлем (недаром Достоевский сравнивает преступление Раскольникова со смертью, а дальнейшее его воскресение происходит именем Христа). То человеческое, что было в Раскольникове (содержал почти год на свои средства больного товарища-студента, спас из огня двоих детей, помогал, отдавая последние деньги на похороны, вдове Мармеладова), способствует скорейшему воскрешению героя (слова Порфи-рия Петровича о том, что Раскольников «недолго себя морочил»). Воскрешает Родиона к новой жизни Соня Мармеладова. Теории Раскольникова противопоставляется христианская идея искупления своих и чужих грехов страданиями (образы Сони, Дуни, Миколки). Именно когда для Раскольникова открывается мир христианских духовных ценностей (через любовь к Соне), он окончательно воскресает к жизни.

Устав от «теории» и «диалектики», Раскольников начинает осознавать ценность обычной жизни: «Как бы ни жить – только жить! Экая правда! Господи, какая правда! Подлец человек! И подлец тот, кто его за это подлецом называет». Он, желавший жить «необыкновенным человеком», достойным подлинной жизни, готов смириться с простым и примитивным существованием. Его гордость сокрушена: нет, он не Наполеон, с которым постоянно соотносит себя, он всего лишь «эстетическая вошь». У него вместо Тулона и Египта - «тощенькая гаденькая регистраторша», однако ему и того достаточно, чтобы впасть в отчаяние. Раскольников сокрушается, что ведь должен был заранее знать про себя, про свою слабость, прежде чем идти «кровавиться». Он не в силах нести тяжесть преступления и признается в нем Сонечке. Потом идет в участок и признается. Своим преступлением Раскольников вычеркнул самого себя из разряда людей, стал отверженным, изгоем. «Я не старуху убил, я себя убил», – признается он Соне Мармеладовой. Эта оторванность от людей мешает Раскольникову жить. Идея героя о праве сильного на преступление оказалась абсурдной. Жизнь победила теорию. Недаром Гете говорил в Фаусте: «Теория, мой друг, сера. Но вечно зелено дерево жизни».

По Достоевскому, никакая высокая цель не может оправдать негодных средств, ведущих к ее достижению. Индивидуалистический бунт против порядков окружающей жизни обречен на поражение. Только сострадание, христианское сочувствие и единение с другими людьми могут сделать жизнь лучше и счастливее.

– Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня.

– Э-эх, Соня! – вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. – Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!

– И убили! Убили!

– Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так идут убивать, как я тогда шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт убил, а не я… Довольно, довольно, Соня, довольно! Оставь меня, – вскричал он вдруг в судорожной тоске, – оставь меня!

Он облокотился на колена и, как в клещах, стиснул себе ладонями голову.

– Экое страдание! – вырвался мучительный вопль у Сони.

– Ну, что теперь делать, говори! – спросил он, вдруг подняв голову и с безобразно искаженным от отчаяния лицом смотря на нее.

– Что делать! – воскликнула она, вдруг вскочив с места, и глаза ее, доселе полные слез, вдруг засверкали. – Встань! (Она схватила его за плечо; он приподнялся, смотря на нее почти в изумлении.) Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Пойдешь? Пойдешь? – спрашивала она его, вся дрожа, точно в припадке, схватив его за обе руки, крепко стиснув их в своих руках и смотря на него огневым взглядом.

Он изумился и был даже поражен ее внезапным восторгом.

– Это ты про каторгу, что ли, Соня? Донести, что ль, на себя надо? – спросил он мрачно.

– Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.

– Нет! не пойду я к ним, Соня.

– А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? – восклицала Соня. – Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! – вскрикнула она, – ведь он уже это все знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!

– Не будь ребенком, Соня, – тихо проговорил он. – В чем я виноват перед ними? Зачем пойду? Что им скажу? Все это один только призрак… Они сами миллионами людей изводят, да еще за добродетель почитают. Плуты и подлецы они, Соня!.. Не пойду. И что я скажу: что убил, а денег взять не посмел, под камень спрятал? – прибавил он с едкою усмешкой. – Так ведь они же надо мной сами смеяться будут, скажут: дурак, что не взял. Трус и дурак! Ничего, ничего не поймут, они, Соня, и недостойны понять. Зачем я пойду? Не пойду! Не будь ребенком, Соня…

– Замучаешься, замучаешься, – повторяла она, в отчаянной мольбе простирая к нему руки.

– Я, может, на себя еще наклепал, – мрачно заметил он, как бы в задумчивости, – может, я еще человек, а не вошь, и поторопился себя осудить… Я еще поборюсь.

Надменная усмешка выдавливалась на губах его.

– Этакую-то муку нести! Да ведь целую жизнь, целую жизнь!

– Привыкну… – проговорил он угрюмо и вдумчиво. – Слушай, – начал он через минуту, – полно плакать, пора о деле: я пришел тебе сказать, что меня теперь ищут, ловят…

– Ax! – вскрикнула Соня испуганно.

– Ну, что же ты вскрикнула! Сама желаешь, чтоб я в каторгу пошел, а теперь испугалась? Только вот что: я им не дамся. Я еще с ними поборюсь, и ничего не сделают. Нет у них настоящих улик. Вчера я был в большой опасности и думал, что уж погиб; сегодня же дело поправилось. Все улики их о двух концах, то есть их обвинения я в свою же пользу могу обратить, понимаешь? и обращу; потому я теперь научился… Но в острог меня посадят наверно. Если бы не один случай, то, может, и сегодня бы посадили, наверно даже, может, еще и посадят сегодня… Только это ничего, Соня: посижу, да и выпустят… потому нет у них ни одного настоящего доказательства, и не будет, слово даю. А с тем, что у них есть, нельзя упечь человека. Ну, довольно… Я только чтобы ты знала… С сестрой и с матерью я постараюсь как-нибудь так сделать, чтоб их разуверить и не испугать… Сестра теперь, впрочем, кажется, обеспечена… стало быть, и мать… Ну, вот и все. Будь, впрочем, осторожна. Будешь ко мне в острог ходить, когда я буду сидеть?

– О, буду! Буду!

Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.

– Соня, – сказал он, – уж лучше не ходи ко мне, когда я буду в остроге сидеть.

Соня не ответила, она плакала. Прошло несколько минут.

– Есть на тебе крест? – вдруг неожиданно спросила она, точно вдруг вспомнила.

Он сначала не понял вопроса.

– Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! – упрашивала она. – Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем!..

– Дай! – сказал Раскольников. Ему не хотелось ее огорчить. Но он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку.

– Не теперь, Соня. Лучше потом, – прибавил он, чтоб ее успокоить.

– Да, да, лучше, лучше, – подхватила она с увлечением, – как пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на тебя, помолимся и пойдем.

В это мгновение кто-то три раза стукнул в дверь.

– Софья Семеновна, можно к вам? – послышался чей-то очень знакомый вежливый голос.

Соня бросилась к дверям в испуге. Белокурая физиономия г-на Лебезятникова заглянула в комнату.

V

Лебезятников имел вид встревоженный.

– Я к вам, Софья Семеновна. Извините… Я так и думал, что вас застану, – обратился он вдруг к Раскольникову, – то есть я ничего не думал… в этом роде… но я именно думал… Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, – отрезал он вдруг Соне, бросив Раскольникова.

Соня вскрикнула.

– То есть оно, по крайней мере, так кажется. Впрочем… Мы там не знаем, что и делать, вот что-с! Воротилась она – ее откуда-то, кажется, выгнали, может, и прибили… по крайней мере так кажется… Она бегала к начальнику Семена Захарыча, дома не застала; он обедал у какого-то тоже генерала… Вообразите, она махнула туда, где обедали… к этому другому генералу, и, вообразите, – таки настояла, вызвала начальника Семена Захарыча, да, кажется, еще из-за стола. Можете представить, что там вышло. Ее, разумеется, выгнали; а она рассказывает, что она сама его обругала и чем-то в него пустила. Это можно даже предположить… как ее не взяли – не понимаю! Теперь она всем рассказывает, и Амалии Ивановне, только трудно понять, кричит и бьется… Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить… «Пусть, говорит, видят, как благородные дети чиновного отца по улицам нищими ходят!» Детей всех бьет, те плачут. Леню учит петь «Хуторок», мальчика плясать, Полину Михайловну тоже, рвет все платья; делает им какие-то шапочки, как актерам; сама хочет таз нести, чтобы колотить, вместо музыки… Ничего не слушает… Вообразите, как же это? Это уж просто нельзя!

Лебезятников продолжал бы и еще, но Соня, слушавшая его едва переводя дыхание, вдруг схватила мантильку, шляпку и выбежала из комнаты, одеваясь на бегу. Раскольников вышел вслед за нею, Лебезятников за ним.

– Непременно помешалась! – говорил он Раскольникову, выходя с ним на улицу, – я только не хотел пугать Софью Семеновну и сказал: «кажется», но и сомнения нет. Это, говорят, такие бугорки, в чахотке, на мозгу вскакивают; жаль, что я медицины не знаю. Я, впрочем, пробовал ее убедить, но она ничего не слушает.

– Вы ей о бугорках говорили?

– То есть не совсем о бугорках. Притом она ничего бы и не поняла. Но я про то говорю: если убедить человека логически, что, в сущности, ему не о чем плакать, то он и перестанет плакать. Это ясно. А ваше убеждение, что не перестанет?

– Слишком легко тогда было бы жить, – ответил Раскольников.

– Позвольте, позвольте; конечно, Катерине Ивановне довольно трудно понять; но известно ли вам, что в Париже уже происходили серьезные опыты относительно возможности излечивать сумасшедших, действуя одним только логическим убеждением? Один там профессор, недавно умерший, ученый серьезный, вообразил, что так можно лечить. Основная идея его, что особенного расстройства в организме у сумасшедших нет, а что сумасшествие есть, так сказать, логическая ошибка, ошибка в суждении, неправильный взгляд на вещи. Он постепенно опровергал больного и, представьте себе, достигал, говорят, результатов! Но так как при этом он употреблял и души, то результаты этого лечения подвергаются, конечно, сомнению… По крайней мере, так кажется…

Раскольников давно уже не слушал. Поравнявшись с своим домом, он кивнул головой Лебезятникову и повернул в подворотню. Лебезятников очнулся, огляделся и побежал далее.

Раскольников вошел в свою каморку и стал посреди ее. «Для чего он воротился сюда?» Он оглядел эти желтоватые обшарканные обои, эту пыль, свою кушетку… Со двора доносился какой-то резкий, беспрерывный стук; что-то где-то как будто вколачивали, гвоздь какой-нибудь… Он подошел к окну, поднялся на цыпочки и долго, с видом чрезвычайного внимания высматривал во дворе. Но двор был пуст и не было видно стучавших. Налево, во флигеле, виднелись кой-где отворенные окна, на подоконниках стояли горшочки с жиденькой геранью. За окнами было вывешено белье… Все это он знал наизусть. Он отвернулся и сел на диван.

Никогда, никогда еще не чувствовал он себя так ужасно одиноким!

Да, он почувствовал еще раз, что, может быть, действительно возненавидит Соню, и именно теперь, когда сделал ее несчастнее. «Зачем ходил он к ней просить ее слез? Зачем ему так необходимо заедать ее жизнь? О, подлость!

– Я останусь один! – проговорил он вдруг решительно, – и не будет она ходить в острог!

Минут через пять он поднял голову и странно улыбнулся. Это была странная мысль. «Может, в каторге-то действительно лучше», – подумалось ему вдруг.

Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.

«ТВАРЬ ЛИ Я ДРОЖАЩАЯ ИЛИ ПРАВО ИМЕЮ … » (ПО РОМАНУ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»)

1. Вступление.

Родион Раскольников — главный герой романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

2. Основная часть.

2.1 Нравственные искания Раскольникова.

2.2 Идея Раскольникова.

2.3 Сон Раскольникова.

2.4 Раскольников и Соня Мармеладова.

3. Заключение.

Возрождение Раскольникова. Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку!

Родион Романович Раскольников, главный герой книги Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание», появляется перед читателем на первых страницах произведения. Внешне это самый обычный молодой человек, бедный, как и все обитатели Петербурга Достоевского, одетый в лохмотья, бывший студент, доведённый нищетой до отчаянного положения. Но именно в душе этого человека разворачивается сложнейший нравственный конфликт не только романа, но и всего человечества — имеет ли человек право переступить законы совести во имя высшей цели или нет. Читатель застаёт главного героя, поглощённого своей бесчеловечной идеей, которая разрешает «кровь по совести». По мнению Раскольникова, все люди делятся на две категории — «твари дрожащие» и «сильные мира сего». Безропотные и пассивные следуют моральным нормам и общепринятому порядку. Великие личности, «творцы истории», нарушают установленные законы. Их не останавливают жертвы, кровь, насилие. Ради высшей цели они готовы переступить любые человеческие принципы. Пассивных и слабых большинство, и только избранные наделены особой силой. Они-то и руководят остальной людской массой, создают историю. Раскольников задаётся вопросом, к какой категории людей принадлежит он: «Вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?« Убийство старухи-процентщицы Алёны Ивановны становится для героя своеобразной проверкой и даёт ответ на мучивший его вопрос.

Раскольников надеется оказаться тем, кому «всё позволено». В разговоре с Соней Мармеладовой он признаётся, что «для себя убил, для себя одного». Однако Раскольников оказывается не тем «сверхчеловеком», каким хотел казаться. На деле оказывается, что всё идёт совсем не так, как ожидал герой. Сам Раскольников чувствует ненормальность происходящего. «О Боже! Как всё это отвратительно — восклицает он, когда выходит от старухи-процентщицы. Эксперимент Раскольникова над собой не удался. Герой способен сопереживать, сочувствовать чужому горю, помогать несчастным. Так, он принимает участие в судьбе семейства Мармеладова, отдавая им последние копейки. Герой словно разрывается между своей истинной сутью и тем, каким он хочет казаться. Друг Раскольникова Разумихин говорит о нём, что У героя «два противоположных характера поочерёдно сменяются», Сон об избиении лошади, вернувший героя в далекое детство, показывает его истинную суть. Искренняя, честная детская натура Раскольникова протестует против жестокости и насилия. Ребёнок в ужасе от страшных картин мучения несчастной лошади. Он готов бороться с несправедливостью и злом, бросаясь на мужика, забившего лошадь. Образ героя- ребенка показывает лучшие черты Раскольникова. Решающую роль в «воскрешении» личности героя играет Соня Мармеладова. Сначала Раскольников видит в ней такого же человека, как и он сам, пере ступившего через общепринятые законы. Однако героиней движет любовь, а не гордыня.

Признание Раскольникова в убийстве не было продиктовано искренним раскаянием. И только оказавшись на каторге, осознав своё единение с другими людьми, герой обретает веру и прощение. Самопожертвование, любовь к ближним и вера спасают героя. Поверив Соне и приняв её убеждения, Раскольников встаёт на путь возрождения.